От Киси отказались врачи.
Сказали "Метастазы в брюшной полости".
Операция - бесполезно.
Радиотерапия - тоже.

Я ждала что-то от Димы, что-то вроде того, что мне сказала Ляльчик "Я буду с тобой. Ты всегда можешь ко мне обратиться".
А он... он сказал, что там, наверное, ошиблись, что еще можно, что не отказались...

Не это.
Мне нужно не это.
Не этот лживый, бесполезный лепет.
Чушь.

Мне больно.
У меня никого нет.
Я не могу позвать Ляльку, потому что Кися не сможет ее видеть (все-таки она моя подруга, а не мамина), а Дима...
ДИМА ЗАНЯТ.
ОН НА РАБОТЕ.

И ЕМУ ПРОСТО НЕ ПРИДЕТ В ГОЛОВУ...

Он несет с собой эту обиду, как флаг.
Он не появляется на Фрунзе - хотя стоит ему лишь раз поговорить с Женькой с глазу на глаз - не с этим бесполезным лепетом, а с уверенностью: "Ты можешь говорить что угодно, но я люблю твою сестру и буду с ней".
И Женька сдастся.

Я не знаю, что теперь будет.
Я обречена на созерцания медленной и, несомненно, мучительной смерти моей матери, я буду покупать ей прописанные врачом наркотики, чтобы облегчить боль, я буду жить с ней...
Нет.
Уже не будет никакой снятой для нас квартиры. Только если ее мы возьмем с собой.
Либо мы будем жить на Фрунзе.
Либо мы не будем жить вместе ВООБЩЕ.

Я не могу ее оставить теперь, умирающую, уверенную, что умереть сейчас и никого не мучить - правильно, со слезами на глазах и дрожащим голосом, наполненным беспросветной тоской и вопрошающим "Мои внуки?.. Как жаль, что я их не увижу..."
Как мне жить?...
Как мне теперь жить в мире, где есть такое, где моя мама, не совершившая в жизни ничего ужасного, вынуждена вот так провести остаток своих дней? Умирая в страшных муках, считая себя бесконечно виноватой перед своими детьми?..
Мне хочется выдрать себе сердце.
Мне хочется выдрать сердце Диме за его холодность и равнодушие, за его это лепет, за неумение сказать те слова, которые нужно говорить, за непонимание, за то, что его ОПЯТЬ нет рядом...
У его отца бывает фатально плохо с сердцем, и тогда Дима мечется, как раненый зверь, с распухшими от слез глазами, со сжатыми губами, с перекошенным от тревоги и страшной душевной муки лицом...
Я думала, этого хватит, чтобы понять.
Ложь.
Не хватает.
Он не может.
Это же не его мама.
Он не понимает...
Я знаю, как я поступила бы, я так и делала. Я не отходила от него ни на шаг, я говорила, говорила, говорила, утешала...

Боже мой.
Выдерните мне сердце.
Я не могу больше писать рассказы с ХЭ.
Не могу.
Убейте.
Лучше смерть, чем так.